Будищев Алексей Николаевич
Экспро!..

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

Алексей Будищев

Экспро!..

   Алексей Копчиков, маленький чиновничек почтово-телеграфного ведомства, совсем юный и миловидный шел к дому купца Столоверова.
   Были сумерки, изжелта-синие зимние сумерки, заливавшие узенькие улицы уездного городишки как клейкий студень. Маленькие домики с крышами, занесенными снегом, походили на шатры. В ближнем переулке нетрезвый голос пел что-то тоскливое. Но Копчиков шел бодро и весело. Радуясь молодости и тому чувству, которое наполняло его как тонкое играющее вино, он думал:
   -- Она одна! Она одна!
   Он знал, что Столоверов уехал в губернский город по какому-то торговому делу, и что жена его Анфиса Михайловна теперь совершенно одна. Анфиса Михайловна давно уже нравилась ему, очень нравилась, и ему казалось, что она глядит порою в его глаза с особым вниманием, пристально, точно спрашивая у них о чем-то очень важном и нужном. Недавно они столкнулись как-то случайно у церковной ограды, и Анфиса Михайловна, вся сияющая и радостная от мороза, сама первая сказала ему, что ее мужа вечером дома не будет.
   -- Весь вечер одна буду. Сам друг с собой -- сказала она, вздохнув.
   -- Скучать будете? -- осведомился он.
   Она ответила:
   -- Как вам сказать, -- муж-то ведь у меня тоже не находка!
   -- А что?
   -- Грубоват, староват, пьяноват!
   Копчиков соболезнующе развел руками.
   -- Что делать!
   -- Сама знаю: ничего тут не поделаешь! Но ведь и я все-таки женщина. Другой раз ласки хочется, настоящей, свежей и не подогретой монопольным товаром. О книжке другой раз хочется поговорить. О газете. А ведь мой благоверный, суженый-ряженый, -- спросите-ка вы у него: "Кто был Тургенев?" -- Он вам сейчас же: -- "Бывший городской голова. Лавку железную имел". -- "А чем он прославился?" -- "Умер, опимшись хересами!". Или спросите его: "кто такой Достоевский?" и он вам сейчас же без запинки: "Достоевский? А вы ай не знаете? Достоевский -- это пассажирский пароход компании "Самолет" на Волге"! Так вот он каков мой суженый-ряженый!
   Анфиса Михайловна засмеялась и глубоко вздохнула. Вздохнул и Копчиков.
   -- Да-а-а.
   И вдруг неожиданно для самого себя выпалил:
   -- А хотите, я к вам приду?
   -- Не придете!
   -- Почему?
   -- Побоитесь! Ведь я замужняя!
   -- Нет, приду!
   -- Нет, не придете!
   Анфиса Михайловна звонко и задорно рассмеялась, точно бросила в лицо Копчикова целую пригоршню ярко цветистого бисера. И ушла. А Копчиков долго стоял на одном месте и все еще слышал ее смех. И смеялся вокруг ясный день, весь сияя серебряной парчою; и весело сиял церковный крест. И радостно ворковали бирюзовые голуби на изумрудных куполах. И будто выговаривали кланяясь друг другу:
   -- Приду-у! Приду-у! Приду-у!
   "И приду!" -- решил вдруг Копчиков.
   Когда он позвонил у крыльца Столоверовского дома, дверь ему отперла сама Анфиса Михайловна.
   -- Батюшки! Никак вы и впрямь не побоялись прийти! -- с задорной шуткой воскликнула она.
   Но он ужасно побледнел и едва выговорил:
   -- Не побоялся! Вы видите?
   И она увидела эту его чрезвычайную бледность, и вдруг, снизойдя к ней, перестала шутить.
   В небольшом, но неуютном зальце стало уютно. Тускло горела только одна маленькая лампочка, но глаза хорошо видели лица и тончайшие колебания их выражений. Малиновые угли камина бросали на стены целые хороводы мелких и совсем вешних облачков, наполнявших комнату радостным томлением. Хотелось плакать, и хотелось смеяться, и хотелось узнать радость, распускавшуюся у сердца как царственный цветок. И когда рука случайно касалась руки, свет лампы гас, и гасли мерцающие угли камина. Близко и блаженно светились только глаза женщины, расторгая и зиму и тьму, и превращая зиму в благоухающую весну, а тьму в огромное счастье. Говорить не хотелось, но каждое пустое слово, медлительно выходившее из уст, облагораживалось и звучало как музыка. И жаркий совсем вешний сумрак неустанно нашептывал над ними о каких-то блаженных тайнах.
   А потом все задернулось радостным мучительным туманом, зажегшим всю кровь мерцающими искрами.
   Звонок, пронзительный, резкий, отрывистый и страшный, прибежал в спальню как сумасшедший человек, испуганно размахивающий тонкими руками. От его дикой жестикуляции и он и она сразу же проснулись, оттолкнув радостные и светлые сновидения, блаженные как дети, будто сразу опускаясь на ледяное дно омута. И они тотчас же поняли то, что произошло, ясно оценив всю серьезность происшедшего. Первым соскочил с постели он, сперва в его груди зародилось желание пойти и отворить дверь тому пришельцу самому, чтобы вступить с ним в борьбу за женщину. А потом в него вошел страх, сделавший его маленьким и бессильным. Она хорошо видела и это его первое желание и последовавший затем страх, сочувствуя тому и другому. А затем ее охватило одно острое чувство лукавства.
   Когда ее муж, старый, обрюзглый, очень нетрезвый и весь точно обмокший, был наконец впущен в спальню, тот третий был удален ею в самую дальнюю комнатку. Но чересчур смятая постель неприятно резанула глаза мужа. А забытый на ночном столике портсигар и галстук разрешили до конца его догадки. Припертая к стене неопровержимостью улик, женщина созналась и рассказала мужу все.
   И тогда Столоверов толкнул ее кулаком в грудь и нетрезво выкрикнул:
   -- Шлюха! Ужотка с тобой сосчитаюсь по-свойски!
   И запер ее в спальне на ключ. Затем он прошел к самой дальней комнатке и также запер на ключ и того третьего, сурово пробурчав:
   -- Заутро же предам тебя военно-полевому суду без всякого снисхождения!
   Часа три, неуклюже маяча в робких сумерках зимнего рассвета, он все ходил так от одной запертой двери к другой, перебирая в широком кармане два ключа. И у одной двери он неуклонно выговаривал:
   -- Ш-шлюха!
   А у другой:
   -- Завтра же военно-полевому предам! Слышал?
   В 10 часов утра он отправился к исправнику. Исправник пил утренний чай и беседовал с квартальным, давая ему кое-какие инструкции. Квартальный, почтительно придерживая шашку, стоял весь вытянувшись, а исправник, маленький, сморщенный и плешивенький, старался сделать свое лицо похожим на генерала Линевича. Подняв ради этого кверху верхнюю усатую губу, он старательно опускал нос книзу, так что выходило, что усы у него наклеены, и держатся на губе благодаря лишь вмешательству носа.
   Оставшись наедине с Столоверовым, исправник с любезной почтительностью спросил:
   -- Чем могу служить, Ферапонт Ильич?
   Столоверов вздохнул и, погладив себе живот, выговорил:
   -- Политического преступника я этой ночью арестовал у себя в доме. На рассвете. Политического! Экспро!
   Лицо у исправника вытянулось.
   -- То есть?
   -- To есть экспро! Того самого, о которых кажный день в ведомостях пишут!
   -- Экспроприатора? -- воскликнул испуганно исправник.
   -- Его самого! Экспропри!
   -- Лицо вам неизвестное?
   -- Какое неизвестное! Очень известное! Алешка Копчиков!
   Исправник позеленел.
   -- Почтовый чиновник? Что же он у вас, Ферапонт Ильич, экспроприировал? Существенное что-нибудь?
   -- Даже весьма! Хотелось бы его повесить. Через военно-полевой. Как политического безумца и экспропри!
   -- Но что именно, однако?
   -- Не торопись. Не к именинной закуске идешь. Сейчас изложу все безумство анархии!
   Когда Столоверов изложил все, лицо исправника дрогнуло и собралось в складки. Усы отклеились от носа.
   -- Причем же тут политика! -- проговорил он. -- Ферапонт Ильич, вдумайтесь основательней!
   -- Вдумался!
   -- Ну и что же?
   -- Ну и теперь вдумывайся ты! И тоже основательней. Кто Алешка Копчиков? Пролетарий? Так? Если у него две пары штанов! Так?
   -- Пожалуй...
   -- Ну, а если пожалуй, так тут и выходит самое настоящее политическое безумство. То есть посягательство пролетариев на разделение не принадлежащих им капиталов. Так?
   Лицо исправника стало иссиня-серым.
   -- Черт знает, что такое! -- воскликнул он. -- Тут и в самом деле есть как будто что-то политическое...
   -- Эге...
   -- Раньше, до 17-го октября, я бы назвал это просто романическим происшествием, а теперь...
   -- Мало ли что раньше!
   И Столоверов опять добавил:
   -- Хотелось бы предать смертной казни!
   Но на исправника напало все-таки сомнение.
   -- Вы здесь подождите у меня полчасика, -- сказал он, -- а я съезжу к следователю. Надо установить точное определение понятия пролетарий. Мне трудновато, я ведь в университете курса не окончил!
   Исправник собственно не кончил курса и в духовном училище, но он всегда говорил об этом немного обиняком.
   Вернулся он от следователя веселый.
   -- Повесить Копчикова нельзя!
   -- Почему?
   -- Тут не политическое дело!
   -- Почему?
   -- Научно установлено... А я пред наукой преклоняюсь, хотя курса в университете и не окончил... Научно установлено!
   -- Да что установлено-то?
   -- Копчиков не пролетарий. Орудие производства у него имеется.
   Столоверов ударил кулаком по столу.
   -- Орудие производства! А ты мне укажи его капиталы! Где его капиталы?
   Но исправник был непреклонен.
   Слава Богу, читатель, что на Руси есть еще исправники, преклоняющиеся пред наукой!
  

----------------------------------------------------

   Источник текста: журнал "Пробуждение" No 12, 1910 г.
   Исходник здесь: Фонарь. Иллюстрированный художественно-литературный журнал.
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru