Перевощиков Василий Матвеевич
Опыт о возбуждении и утолении страстей

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

  

Опытъ о возбужденіи и утоленіи страстей.

   Ac video, hattfc primam irigressionem meam non ex oratoriis disputationibus ductam, sed e media philosophia repetitam, et eam quidem quum antiquam, tum subobscuram, aut reprehensionis aliquid, aut certê admirationis habituram. Nam aut mirabuntur, quid haec pertineant ad ea, quae quаerimus; quibus satisfaciet res ipsa cognita, ut non sine causa alte lepetita videatur: aut reprehendent, quod inusitаtas vias indagemus, tritas relinquamus.

Cicer. Otai.

ГЛАВА I.

О страстяхъ вообще

   Чрезмѣру строгіе Кантъ и его послѣдователи говорятъ людямъ: любите добродѣтель для самой добродѣтели. Ученіе ихъ остается токмо въ книгахъ, ибо оно налагаетъ на людей бремя неудобоносимое.
   Природа говоритъ людямъ: любите добродѣтель для собственнаго вашего благополучія, -- и гласу ей всѣ охотно повинуются.
   Желая дѣтямъ нашимъ благополучія, отвергнемъ же навсегда ученіе мечтательное и вредное. Юноша, затвердивъ въ школѣ ложныя правила нравственности, является въ свѣтъ: тамъ находитъ, что люди поступаютъ совершенно но инымъ правиламъ; начинаетъ съ ними борьбу, чувствуетъ огорченія всякую минуту, видитъ свои надежды ниспровержеными и, приходитъ въ недоумѣніе, и сомнѣвается въ справедливости своихъ правилъ. Счастливъ онъ, если находитъ путь истинный, но гораздо чаще случается, что во всю жизнь свою бываетъ игрою случаевъ и обстоятельствъ, подобно трости, вѣтрами во всѣ стороны изгибаемой. Для него нѣтъ спокойствія, нѣтъ счастія -- и до гроба.
   Откроемъ же, необинуясь, дѣтямъ нашимъ истинную пружину дѣлъ человѣческихъ; скажемъ имъ, что она есть честолюбіе; скажемъ, что сіе самолюбіе есть основаніе всѣхъ. добродѣтелей и благополучія, или всѣхъ пороковъ и несчастій научимъ ихъ быть, истинно самолюбивыми.
   Истинное самолюбіе говоритъ человѣку; для сохраненія своего здоровья наслаждайся окружающими тебя физическими предметами, самолюбіе ложное велитъ ему быть сластолюбцемъ. Истинное самолюбіе говоритъ: дѣлай всегда добро себѣ подобнымъ, ибо токмо симъ можешь заставить и ихъ платить тебѣ тѣмъ же; самолюбіе ложное велитъ злодѣйствовать. Истинное самолюбіе говорить: благотвори самымъ врагамъ твоимъ, ибо токмо благодѣянія могутъ сдѣлать ихъ друзьями твоими; самолюбіе ложное велитъ мстить, и міръ превращаетъ въ вертепъ змѣй, ліющихъ ядъ другъ въ друга. Qui sibi amicus est, scito hunc аmicum omnibus else -- сказалъ Сенека.
   Страсти суть различныя измѣненія самолюбія: Нужно ли доказывать, что двѣ главныя изъ нихъ, любовь и ненависть, имѣютъ своимъ основаніемъ самолюбіе? Прочія же всѣ любви и ненависти суть токмо многообразные виды. Самолюбіе можно уподобить древесному пню; страсти же суть его сучья и листья. Продолжимъ сравненіе. Какъ на деревѣ, оставленномъ безъ присмотру, бываютъ испорченные, гнилые сучья и листья, такъ и самолюбіе, неуправляемое здравымъ умомъ, производить гибельныя страсти.
   Самая симпатія есть слѣдствіе самолюбія: несчастія людей поражаютъ насъ, ибо мы знаемъ что сіи неучастія могутъ постигнуть и насъ; мы помогаемъ несчастнымъ, ибо надѣемся помощи и отъ нихъ. Приятно намъ помогать несчастнымъ, ибо тогда мы наслаждаемся чувствомъ силъ своихъ, ибо чувствованіе силъ нашихъ доставляетъ намъ удовольствіе: иначе, для чего бы люди желали властвовать надъ другими?
   Страсти и симпатія измѣняются по климатамъ, темпераментамъ, возрастамъ, воспитанію, просвѣщенію, богатству и бѣдности, званіямъ и правленіямъ: разсмотрѣніе сего принадлежитъ къ опытной Психологіи, и слѣдовательно не имѣетъ мѣста въ ѳеорія словесности. Мы скажемъ токмо: просвѣщенный, богатый многоразличными свѣдѣніями умъ есть главное основаніе краснорѣчія. Цицеронъ въ книгѣ своей Ораторъ не напрасно говоритъ: "Да будетъ навсегда признано, что безъ Философіи невозможно сдѣлаться краснорѣчивымъ. Сократъ, въ Платоновомъ разговорѣ подъ названіемъ Федръ, предпочитаетъ Перикла всѣмъ прочимъ ораторамъ потому, что онъ учился Физикѣ у Анаксагора точно то же надобно сказать и о Димосѳенѣ: Изъ писемъ его видно, съ какимъ прилѣжаніемъ онъ слушалъ наставленія Платоновы. Безъ Философіи что будемъ говорить о естествѣ вещей, доставляющихъ толикое рѣчи изобиліе? что будемъ говорить о людяхъ, ихъ должностяхъ, добродѣтеляхъ, нравахъ, не имѣя познанія о сихъ предметахъ?"
   Писатель, желающій возбуждать страсти, долженъ избирать извѣстный кругъ людей. Правда, первыя основаніе чувствованій у всѣхъ одинаковы; но причины, исполенныя въ предыдущемъ параграфѣ, измѣняютъ и будутъ измѣнятъ весьма много, а нерѣдко и совсѣмъ сіи основанія. Невозможно однимъ и тѣмъ же языкомъ изъясняться и съ невѣждою и съ образованнымъ человѣкомъ. Въ войну съ Французами 1812 года знаменитый Растопчинъ говорилъ, безъ сомнѣнія, иначе съ простолюдинами, иначе съ государственными мужами.
   Приступимъ теперь къ разсмотрѣнію средствъ, служащихъ для возбужденія и утоленія страстей. Мы будемъ ихъ разсматривать въ двухъ отношеніяхъ: средства, возбуждающія страсти, непосредственно проистекающія отъ самолюбія, и средства, возбуждающія страсти, имущія основаніемъ симпатію.
   

ГЛАВА II.
О воображеніи, какъ средствѣ въ возбужденію страстей.

   Мы сказали {См. Опытъ о средствахъ плѣнять воображеніе. Соч.}: чего люди не знаютъ, того и не желаютъ. Любовь и ненависть, страхъ и надежда, горесть и радость, словомъ всѣ страсти должны имѣть что либо своимъ предметомъ; ораторъ и стихотворецъ говорятъ о предметахъ отсутствующихъ; познавать предметы отсутствующіе какъ бы присутствующіе есть дѣло воображенія: слѣдовательно воображеніе для оратора и стихотворца есть первѣйшее орудіе, которымъ одни могутъ возбуждать страсти. Массильонъ въ Словѣ о маломъ числѣ избранныхъ, привелъ всѣхъ своихъ слушателей въ ужасъ сими словами: "Спрашиваю, и спрашиваю, пораженный ужасомъ, не отдѣляя моего жребія отъ вашего, и входя самъ въ то же расположеніе, въ которомъ желалъ бы васъ видѣть, отвѣтствуйте: еслибы Іисусъ Хрістось явился здѣсь, въ семъ храмѣ, среди сего собранія, воистину величественнѣйшаго въ мірѣ, -- да судитъ насъ, до содѣлаетъ страшное разлученіе козлищъ отъ овецъ: думаете ли вы, что большая часть станетъ одесную? Думаете ли вы, что обѣ части будутъ по крайней мѣрѣ равныя? Думаете ли, что нашлось бы между нами хотя десять праведныхъ, которыхъ не могъ древле Господь обрѣсти въ цѣлыхъ пяти градахъ? Я васъ спрашиваю; вы не знаете.... и я самъ не знаю.... Ты единъ, о Боже! вѣси сущихъ Твоихъ. Но еще мы не вѣдаемъ, кто они таковы; по крайней мѣрѣ знаемъ, что грѣшные не суть Твои. Кто же суть вѣрные, во святый храмъ сей пришедшіе? -- Достоинства, чины, отличія отложимъ въ сторону; ибо мы безъ нихъ должны предстать предъ судилище Іисуса Хріста.-- Кто же они таковы? Много изъ нихъ грѣшныхъ, не желающихъ обратиться; болѣе хотящихъ, и откладывающихъ обращеніе, еще болѣе обращающихся, и паки множицею согрѣвающихъ; наконецъ великое число такихъ, которые не почитаютъ за нужное обратиться: вотъ часть осужденныхъ! Исключите сіи четыре рода грѣшниковъ изъ сего благочестиваго собранія, -- ибо они отлучены будутъ въ день страшнаго суда; явитесь теперь праведные: гдѣ вы? Останки Израиля, станите одесную! пшеница Іисуса Хріста, отдѣлитесь отъ сихъ плевелъ, назначенныхъ къ сожженію!.... О Боже! гдѣ убо Твои избранные?"
   Предметъ, къ которому возбуждается страсть, должно представлять токмо съ одной стороны, способной возбудить предполагаемую страсть: гдѣ можно сравнивать и разсуждать, тамъ страсти не возраждаются; воображеніе, совокупившееся со страстію, видитъ въ одномъ свойствѣ предмета весь предметъ, настоящую минуту разпростираетъ на прошедшее и будущее. Ты весьма обрадованъ -- міръ кажется тебѣ раемъ; ты печаленъ --. тотъ же міръ и для тебя же превращается въ адъ.-- На сіе свойство воображенія ни нравоучители, ни естетики, кажется, не обращали вниманія надлежащаго. Пусть первые научатъ людей онаго остерегаться: люди сдѣлаются счастливѣе; пусть вторые разсмотрятъ оное подробнѣе: писатели будутъ дѣйствовать на людей сильнѣе.
   Наблюдателямъ человѣческаго сердца извѣстно, что оно гораздо сильнѣе стремится къ такимъ предметамъ, или удаляется отъ такихъ, которые представляются токмо подъ неопредѣленными и збивчивыми представленіями. Кто не знаетъ, какъ сочинители романовъ злоупотребляютъ сію наклонность при изображеніи сладострастнымъ картинъ? Пандора, не смотря на всѣ прещенія, открыла гибельной сосудъ. Omnia enim plerumque, quae absunt, veherqenter hominum mentes perturbant, сказалъ Цезарь.
   Если надлежитъ возбуждать страсть, основаніемъ своимъ имѣющую самолюбіе, должно изображать предметъ чертами сильными, но краткими: тогда самолюбіе подливаетъ масло къ огню воображенія, Поппея никогда не открывала всего своего лица, Катилина, въ ярости оставляя Сенатъ, сказалъ только: "Пожаръ мой погашу развалинами." Думаю, что сіи слова заставили Римскихъ Сенаторовъ трепетать.
   Если же надлежитъ возбуждать страсть, основаніемъ имѣющую симпатію, должно изображать предметъ чертами не токмо сильными, но и подробными: "Люди" говоритъ Лабрюеръ заняты собою столько, что не имѣютъ времени заниматься другими." Для сего въ романахъ, поэмахъ, драматическихъ сочиненіяхъ дѣйствующимъ лицамъ даются чувствованія сильнѣйшія, нежели чувствованія обыкновенныхъ людей. Послушайте, какъ Едипъ говоритъ Полинику, или Озеровъ зрителямъ:
   
   Коль смѣешь, ты на мнѣ останови свой взоръ;
   Зри ноги ты мои считавшись изъязвленны;
   Зри руки милостынь прощеньемъ утомленны;
   Ты зри главу мою лишенную волосъ, --
   Ихъ изсушила грусть, и вѣтеръ ихъ разнесъ,
   

ГЛАВА III.

О возбужденіи страстей, основывающихся на самолюбіи.

   Какъ въ физикѣ можно измѣрять и предузнавать дѣйствіе тѣлъ и силъ, такъ въ нравственности дѣйствіе поступковъ и словъ. Механикъ, намѣреваясь привести въ движеніе какое нибудь тѣло, сперва старается узнать величину его, тяжесть, всѣ свойства; потомъ исчисляетъ силы, могущія привести его въ движеніе; наконецъ вымышляетъ машину, способную имѣть потребныя силы: подобнымъ образомъ всякой писатель, желая возбудить страсти, долженъ знать людей, свойства предметовъ, отношеніе людей къ симъ предметамъ и способѣ расположенія своихъ мыслей и словъ -- способъ самый дѣйствительный заставить людей желать, или отвращаться чего либо. Квинтиліанъ говоритъ о себѣ, что онъ, когда хотѣлъ возбудить въ своихъ слушателяхъ какую нибудь страсть, старался представить себѣ въ воображеніи подробно и живо всѣ свойства, всѣ обстоятельства оной. Quibus ipse, quantuscumque sum, aut sui, -- frequenter motus fum, ut me non lacrymae foliun deprebenderint, sed pallor, et vero fimilis dolor.
   Дѣянія людей зависятъ отъ ихъ сужденій, истинныхъ, или ложныхъ, но всегда отъ сужденій: никогда человѣкѣ не можетъ отказаться отъ ума, своей способности главной и благороднѣйшей. Кто не оправдываетъ разсудкомъ своей страсти? Самому Герострату казался поступокъ его безъ cомнѣнія благоразумнымъ. И такъ, если писатель хочетъ возбудить страсти, долженъ показать, что разсудокъ одобряетъ сіи отрасти. Димосѳенъ справедливостію доказательствъ воспалялъ Аѳинянъ противу Филиппа.
   Продолжимъ нашу рѣчь о Димосеенѣ: Изъ образгдовъ извлекаются правила. Сила рѣчей Димосѳеновыхъ зависитъ не отъ одной справедливости доказательствъ, но еще отъ полезныхъ содержащихся въ нихъ совѣтовъ, отъ пламеннаго желанія видѣть Аѳинянъ въ благоденствіи. "Сограждане!" восклицаетъ онъ: "ради боговъ, не огорчитесь тѣмъ, что свободно говорить буду для собственной вашей пользы" и сіе чувство пылаетъ во всѣхъ его рѣчахъ. Люди рѣдко видятъ истинную свою пользу, но всѣхъ дѣлъ своихъ цѣлію поставляютъ -- пользу. Они послушаются писателя, если онъ умѣетъ прилично и искусно пользу представить имъ. Бюффонъ однажды сказалъ: "Я и другіе писатели совѣтовали матерямъ самимъ кормить дѣтей своихъ; онѣ послушались одного Руссо, и пользу или вредъ представлять можно прямо и стороною. Первое средство состоитъ въ простомъ изложеніи-полезныхъ или вредныхъ свойствъ предмета; второе въ представленіи вреда, которой послѣдуетъ за неисполненіемъ совѣтовъ писателя. Первое средство должно быть употребляемо; когда предметъ самъ по себѣ приятенъ, или неприятенъ у и когда другія страсти или какія ни будь обстоятельства не препятствуютъ видѣть его пользы, или вреда, вторая въ противныхъ симъ случаяхъ; для сильнѣйшаго дѣйствія нерѣдко употребляются оба сіи средства вмѣстѣ. Все сіе объяснитъ слѣдующій примѣръ; ето есть заключеніе рѣчи Марѳы Посадницы: "Но знай, о Новгородъ! что съ утратою вольности изсохнеть и самый источникъ твоего богатства; она оживляетъ трудолюбіе, изощряетъ серпы и златитъ нивы; она привлекаетъ иностранцевъ въ ваши стѣны съ сокровищами торговли; она же окрыляетъ суда Новогородскія, когда онѣ съ богатымъ грузомъ по волнамъ несутся." -- Такимъ образомъ показавъ пользу вольности, симъ однакожъ не довольствуется сочинитель, и представляетъ слѣдствія, которыя потеря вольности имѣть будетъ; сіе даетъ чрезвычайную силу словамъ его: "Бѣдность, бѣдность накажетъ недостойныхъ гражданъ, неумѣвшихъ сохранить наслѣдія отцевъ своихъ! Померкнешъ слава твоя, градъ великій; опустѣютъ многолюдные концы твои; широкія улицы заростутъ травою, и великолѣпіе твое, исчезнувъ навѣки, будетъ баснею народовъ. Напрасно любопытный странникъ среди печальныхъ развалинъ захочетъ искать того мѣста, гдѣ собиралось Вече, гдѣ стоялъ домъ Ярославовъ и мраморный образъ Вадима, никто, ему не укажетъ ихъ. Онъ задумается горестно и скажетъ только: здѣсь былъ Новгородъ!"
   Впрочемъ: "Люди" какъ сказалъ нѣкто "подобно обезьянамъ, пляшутъ или изъ орѣховъ, или изъ лозы." Выраженіе низкое, но совершенно справедливое. Пользою или вредомъ, удовольствіемъ или неудовольствіемъ возбуждаются всѣ страсти. Писатель, желающій управлять сердцемъ человѣческимъ, долженъ прельщать, или ругать самолюбіе. Къ сему достаточны бываютъ часто одно слово, одинъ взоръ, одно малѣйшее движеніе руки; то суть искры, отъ слабѣйшаго вѣтерка превращающіяся въ сильный пожаръ. Не смерть Цезарева, но токмо его окровавленный плащь возмутилъ Римлянъ. Монигань говоритъ: Nous ne regardons gueres les subjects en gros et seuls: ce sont des circonstances ou des imiages menues et superficielles qui nous frappent, et des vaines escortes qui rejaillissent des subjets.
   По сему-то прелестію удовольствій гораздо сильнѣе возбуждаются страсти. Люди рѣдко видятъ истинную свою пользу; но отъ удовольствій Кто отказывается? Гнусные, гибельные пороки, прикрывшись маской удовольствій, привлекаютъ къ себѣ непобѣдимою силою людей; неукрашенная, суровая истина отъ себя отдаляетъ всякаго. Сама природа посредствомъ удовольствій привлекаетъ людей къ полезному; изящныя искусѣства, подражая природѣ, украшаютъ истину цвѣтами, и нерѣдко насъ возвращаютъ къ ней. Правила нравоученія полезны, романы почти всѣ вредны. Кто читаетъ правила нравоученія? Не у всѣхъ ли въ рукахъ романы?
   Самое дѣйствительное и сильнѣйшее средство къ возбужденію страстей есть страсти. Саллюстій, повѣствуя, какъ Катилина уговаривалъ приверженныхъ къ себѣ возстать противу республики, прибавляетъ: "изліявъ злословія на всѣхъ честныхъ людей, поимянно выхвалялъ каждаго изъ своихъ сообщниковъ: иному напоминалъ о его бѣдности, въ другомъ возбуждалъ любочестіе, многямъ представлялъ опасности, которымъ они подвержены, и безчестіе, которымъ посрамлены."

(Окончаніе въ слѣд. книжкѣ")

-----

   [Перевощиков В.М.] Опыт о возбуждении и утолении страстей // Вестн. Европы. -- 1816. -- Ч.87, N 12. -- С.281-294.
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru